– Я подам на вас в суд, – спокойно сообщила Глушко.

Именно это спокойствие и тревожило Зотов у.

«Если к Полянской прибавится еще и Глушко... Надо что-то делать!» – подумала она и сказала:

– К сожалению, мне пора. Отдыхайте. Скopo мы вас выпишем. И не надо так волноваться. Могут возникнуть серьезные осложнения в послеродовом периоде.

Выйдя из бокса, она направилась в лабораторию, заперла за собой дверь, достала из холодильника банку, наполненную прозрачной бесцветной жидкостью. На дне осело немного легких беловатых хлопьев.

«Такого никто никогда не делал, – подумала Зотова, слегка встряхивая банку, – никому такое в голову не приходило... Но только не сейчас, вечером».

Около десяти часов вечера Валя Щербакова заметила, что стальная дверь лаборатории чуть приоткрыта. В коридоре был полумрак, и из дверной щели на пол падала тонкая яркая полоска света. Валя на цыпочках шагнула к лаборатории, но дверь тут захлопнулась, и щелкнул замок.

Валя остановилась в нерешительности: остаться здесь и ждать, кто выйдет? Или просто подойти и постучать? Придумать какой-нибудь предлог и заглянуть краешком глаза... И то, и другое – подозрительно. Да и что она успеет разглядеть?

Пока она размышляла, дверь открылась. Из лаборатории вышла Зотова. В руках у нее была банка капельницы, наполненная прозрачной жидкостью. Валя не спеша развернулась и пошла по коридору. Зотова окликнула ее:

– Деточка, подождите!

Голос Амалии Петровны был спокойным и ласковым.

– Я все время забываю, как вас зовут. Вы ведь у нас практику проходите?

– Меня Валя зовут, Валя Щербакова. Да, я у вас на практике.

– Устаете, наверное, ночами?

– Устаю, – призналась Валя, – спать все время хочется.

– Ну, иногда можно подремать, когда работы нет срочной. – Зотова понимающе улыбнулась и даже подмигнула. – Я в вашем возрасте такая соня была, а чем старше становлюсь, тем меньше сплю.

«Какая все-таки она обаятельная женщина! – подумала Валя. – Интересно, что ей от меня надо?»

– Я вот о чем хотела вас попросить, Валечка, – как бы отвечая на вопрос, сказала Зотова, – пожалуйста, поставьте эту капельницу больной Глушко из пятнадцатой палаты. Она после выкидыша, состояние у нее неважное, я боюсь осложнений. Лучше перестраховаться. Правда? – Она опять ласково улыбнулась.

Валя осторожно взяла в руки банку.

– Как сделаете, можете пойти поспать. Я понаблюдаю, потом сама сниму. Договорились?

– Спасибо, Амалия Петровна. – Валя опустила глаза.

– Вы очень хорошая девочка, – Зотова потрепала ее по круглой щеке, – совсем не похожа на нынешних. Такая скромненькая, спокойная. Я обязательно напишу благодарность в институт.

Валя хотела спросить, что в банке, но постеснялась.

В маленькой послеоперационной палате было темно. Валя щелкнула выключателем. Задрожал голубоватый люминесцентный свет, и Валя заметила, как вздрогнула лежавшая на койке женщина.

– Простите, пожалуйста, Лидия Всеволодовна. Капельницу вам надо поставить.

– Я не спала. – Лида резко села на койке. – Пожалуйста, не надо мне ничего ставить.

– Почему? – удивилась Валя.

– Мне нужно позвонить мужу. Где у вас телефон?

По коридорному телефону-автомату для больных можно было позвонить только в Лесногорск.

– Что с вами делать, пойдемте в ординаторскую. Оттуда можно позвонить в Москву по коду.

Вообще это было категорически запрещено, но Валя решила: сейчас там никого нет, а человеку надо, в конце концов, домой позвонить...

– Жора, это я!..

Валя села в сторонке, чтобы не мешать. Выходить в коридор она не хотела – если кто-то зайдет и увидит больную в ординаторской, будет скандал. А так она возьмет все на себя. Влетит, конечно, ну и ладно.

– Жора, забирай меня отсюда как можно скорей. Приезжай и забирай под расписку. Они не могут не отпустить. Возьми с собой Сергея. Что? Были вместе? И что он сказал? – Лида немного повысила голос: – Не может быть! – Потом заговорила совсем тихо, даже прикрыла ладонью трубку, но Валя слышала каждое слово: – Мне здесь страшно. У меня не было никакого выкидыша. Они мне поставили капельницу, и начались роды. Ребеночек живой был, я видела. Они его унесли. Нет, девочка. Нет, я не видела. Эта женщина сказала, которая принимала...

Дверь распахнулась, и на пороге возникла Зотова:

– Что здесь происходит?

– Простите, Амалия Петровна, больной надо было позвонить, она же из Москвы... – Валя вскочила и даже вытянулась по стойке «смирно».

– Немедленно положите трубку! – скомандовала Зотова, ни на кого не глядя.

– Все, Жора, я больше не могу разговаривать. – Валя заметила, что при появлении Зотовой Лида вдруг побледнела.

– Больше никогда так не делайте, – сказала Амалия Петровна вполне спокойно, – больным запрещается пользоваться служебным телефоном. Идите работайте. И не забудьте, о чем я вас просила.

– Это она вам сказала поставить мне капельницу? – спросила Лида, когда они вернулись в палату.

Валя кивнула.

– Очень вас прошу, не надо. Я боюсь. Я не верю ей. Она сказала, что там?

– Нет. Но я и не спрашивала. Она все-таки заведующая отделением, я должна выполнять ее распоряжения.

В палате горел яркий свет, и Валя, взглянув на банку, прикрепленную к штативу, заметила легкий белый осадок на дне. Секунду подумав, она сказала:

– Давайте сделаем так. Я сейчас поменяю банки, поставлю вам капельницу с физраствором, совершенно безвредную. А эту спрячу куда-нибудь или, если хотите, попрошу в институте, в лаборатории, проверить, что там.

– Пусть лучше проверят на Петровке. У мужа школьный товарищ – подполковник милиции. Он отдаст в их лабораторию.

«Это уж слишком, – подумала Валя, – хотя, может, так оно и лучше. Если в институте там какую-нибудь пакость найдут, они ведь все равно в милицию обратятся. Так лучше сразу!»

– Хорошо, давайте так и сделаем.

Когда Зотова вошла в палату, больная Глушко лежала под капельницей и дремала. Жидкости в банке осталось совсем немного, на самом донышке. «Можно снимать, – решила Зотова, – уже более чем достаточно. Если завтра заговорит о выписке – скатертью дорога».

– Как мы себя чувствуем? – ласково спросила Амалия Петровна.

– Спасибо, нормально, – ответила больная.

– Домой хотите?

– Естественно, хочу. У меня же трое детей. Скажите, а почему меня не перевели в общую палату?

Что-то не понравилось Зотовой в интонации этой Глушко. Она даже не могла понять, что именно, но потом поняла: враждебность пропала. А это странно.

– А чем вас отдельная не устраивает? – спросила она, улыбнувшись.

– Да нет, все устраивает. Просто интересуюсь.

– Почему бы вам не полежать с комфортом, если у нас есть такая возможность, – снова улыбнулась Зотова.

Когда она вышла из палаты, ей навстречу попалась маленькая практиканточка Валя.

– Амалия Петровна, можно вас спросить?

– Конечно, детка, спрашивай.

– Что было в капельнице?

– Эргометрина малеат, препарат, стимулирующий послеродовое сокращение матки. Ты молодец, что интересуешься.

«А ведь с этой крошкой тоже придется что-то придумывать. Береженого Бог бережет», – грустно заметила про себя Зотова.

Глава семнадцатая

Вскрытие показало, что доктор Курочкин скончался от острой сердечной недостаточности. Никаких следов пребывания в квартире другого человека обнаружить не удалось...

В понедельник утром к Кротову в кабинет ввалился веселый Миша Сичкин. Усевшись в кресло и закурив, он сообщил:

– Между прочим, вчера там совершено еще одно убийство, около одиннадцати утра, в том самом дворике, где убитый Бубенцов назначил встречу твоей Полянской.

Место там глухое и тихое. Два дома на капремонте, жильцов выселили, и рабочих не было – воскресенье! И в этом тихом месте, в куске бетонной трубы, найдена девушка с огнестрельным ранением в сердце. Но самое интересное, похожа эта девушка, знаешь, на кого? – Сичкин сделал эффектную паузу и торжественно произнес: – Убитая похожа на Полянскую Елену Николаевну! Не то чтобы очень, но рост, телосложение, волосы, в облике что-то такое... Только моложе на восемь лет. Твоей Полянской ведь тридцать пять, а этой – двадцать семь. И убили ее из того самого ствола, что в ванной валялся. И прочее все как на подбор. Ворсинки свитера, который был на Бубенцове, обнаружены на куртке убитой. Куртка замшевая, все прилипает. Даже два его волоса есть. Непонятно только, зачем он вообще ее прятал. Наследил выше крыши!