– Я не отказываюсь. Сделаю, как скажешь.

Сергей Кротов проснулся в восемь утра, тихонько заглянул в комнату к Лене. Она крепко спала. Он не стал ее будить, умылся, поставил чайник, в буфете нашел банку растворимого кофе, в холодильнике – сыр и колбасу. Быстро позавтракав, он позвонил в Центральное адресное бюро и узнал адрес доктора Курочкина.

Из комнаты, где спала Лена, приковылял Пиня, потягиваясь, завилял хвостиком, тявкнул слегка и лизнул Сергею руку. Он просился гулять. Кротов нашел в прихожей поводок и ключи.

Во дворе было тихо и почти пусто. Только две бабушки с детскими колясками сидели на лавочке да высокая красивая блондинка в черных джинсах и черной кожаной куртке задумчиво курила, прислонившись к дереву.

Вернувшись, Сергей убрал со стола, вымыл посуду, положил в Пинину миску пару кусков колбасы и написал записку:

«Ел ена Николаевна! Доброе утро! Я уехал по делам. С Пиней погулял. Никуда без меня не выходите. Вернусь не позже двенадцати.

С.К.»

Впрочем, он надеялся, что Лена до его возвращения не проснется.

Поднявшись на четвертый этаж черемушкинской «хрущобы», он увидел у двери квартиры Курочкина пожилую женщину в тапочках и фланелевом халате. Женщина изо всех сил давила на кнопку звонка. В руке у нее была коробка сахара.

– Вы случайно не к Дмитрию Захаровичу? – спросила она, увидев Кротова.

– К нему, – кивнул Сергей.

– Вы знаете, я звоню уже минут десять. А до этого по телефону звонила.

– Может, он вышел куда-нибудь или спит? – предположил Кротов.

– Так рано в воскресенье он никуда уйти не мог. А спит он чутко. Услышал бы. Я, знаете, почему волнуюсь? Вчера мусор пошла выносить, вечером, часов в девять. Смотрю – Дмитрий Захарович идет. Так странно идет, шатается, пальто нараспашку – будто пьяный. Я спрашиваю: «Вам плохо?», а он отвечает: «Я устал». А я ему как раз сахар купила. Он давно просил, знаете, твердый рафинад, чтоб вприкуску чай пить. Сейчас редко бывает. Хотела отдать, а он только рукой махнул. И лицо у него такое странное было... У меня вообще-то ключ есть от квартиры. Дмитрий Захарович, когда на работе задерживается, просит, чтоб я кота покормила. Кот у него на особой диете, старый совсем, ест часто и понемножку. Обычно я спокойно захожу, а сейчас боюсь что-то. А вы кто ему будете?

– Я по делу, – сказал Сергей и показал женщине свое удостоверение.

Когда они открыли дверь, из квартиры молнией вылетел огромный рыжий кот.

Доктор Курочкин лежал на диване в рубашке и брюках. Он был мертв.

Лену разбудил телефонный звонок.

– Мне надо срочно тебя увидеть, – услышала она низкий, хорошо знакомый голос.

– Что-нибудь случилось? – спросила она, плохо соображая спросонок.

– Случилось. Я очень прошу, пожалуйста! Хоть на несколько минут ты можешь прийти?

Лена молчала.

– Помнишь тот дворик? Он от тебя в двух шагах. Я буду ждать тебя там через полчаса.

– Хорошо, я приду, – зевнув, пообещала Лена и повесила трубку.

Идти она не собиралась. Пусть сидит и ждет. Пообещать и не явиться – это вполне в его духе. Он любил проделывать такие штуки с другими. Пусть обидится и больше не звонит. А если все-таки позвонит, то придется обидеть его еще раз.

На чистом кухонном столе Лена нашла записку Кротова и догадалась, что он отправился к доктору Курочкину. Ночью она оставила на кухне беспорядок. Сейчас посуда была перемыта, стол вытерт. Чайник оказался еще теплым.

Глава пятнадцатая

Два дома, к которым примыкал дворик, были на капитальном ремонте. Жильцов выселили, а рабочих сегодня не было – воскресенье. Все это Бубенцов выяснил заранее и решил, что место подходящее, высокий деревянный забор и ни души вокруг.

Он сел на кусок широкой бетонной трубы, предварительно стряхнув носовым платком налипший подтаявший снег, не спеша навинтил глушитель, закурил.

Он старался ни о чем не думать, но в голову лезли самые неподходящие воспоминания, будто кто-то нарочно прокручивал перед ним всю историю отношений с Леной Полянской. Особенно ярко вспоминалась их неожиданная встреча в Канаде через восемь лет после развода.

Сборник очерков о малочисленных народах Севера был одной из его последних книг. Очень нужны были деньги, и он нашел свои старые сибирские очерки, добавил один новый – о брачных традициях народов ханты и манси. Книгу издало небольшим тиражом бедное тюменское издательство, гонорар был смехотворен, а тираж так и сгинул на складах тюменских и ханты-мансийских книжных магазинов. Но каким-то чудом сборник попался канадцам, и в Союз писателей пришло приглашение на его имя.

Колдун, услышав о приглашении на конференцию под названием «Женщина и полюс», долго смеялся, а, отсмеявшись, сказал: «Приедешь – расскажешь, вкусны ли эскимоски».

Там, в маленьком заснеженном городке, в вечной мерзлоте, он встретился с одной из своих бывших жен. Она сначала и смотреть на него не хотела.

Бубенцов не знал английского, а приставленный к нему канадцами переводчик был трезв только в конференц-зале, а в остальное, нерабочее, время умудрялся напиваться в стельку, несмотря на сухой закон, строго соблюдавшийся в маленьком городке.

Он попросил Лену Полянскую сходить с ним в супермаркет. Она отлично говорила по-английски, выручила его не только с супермаркетом, но и помогла общаться на трех банкетах, устроенных городскими властями. Переводчик хоть и присутствовал на них, но лыка не вязал, и без Лениной помощи Бубенцов чувствовал себя глухонемым.

После второго банкета он напросился к ней в номер. У него не было переходника для кипятильника, вилка не подходила к канадскому штепселю, а чаю попить хотелось.

У Лены был переходник, и отказать бывшему мужу в чашке чая она не смогла. За чаем он стал рассказывать, что одинок и никому не нужен, жизнь не сложилась и она, Лена Полянская, оказалась единственным светлым пятном в его несчастной судьбе.

Лед тронулся. Бубенцов вышел из ее номера только утром, а на следующий вечер они снова пили чай...

Лена за восемь лет совсем не изменилась, не постарела, не растолстела, на свои тридцать пять не выглядела. Юрий был бы не прочь продолжить роман с бывшей женой и в Москве, но она резко оборвала с ним всякие отношения.

Еще ни одна женщина не рвала с ним по собственной инициативе. Самолюбие его было задето, он стал искать с ней встречи.

Она вежливо отказывалась и придумывала разные предлоги, чтобы не встречаться: то работы много, то тетя заболела. Вот к дому тети и приехал он однажды, сел на подоконник в подъезде и стал ждать.

Лена вышла, ведя на поводке старую рыжую таксу. Увидев Бубенцова на подоконнике, она не выразила ни удивления, ни радости, равнодушно поздоровалась и прошла мимо. Ей нужно было зайти в аптеку, потом в гастроном. Он отправился с ней.

Так и не сказав ему ни слова, она купила лекарства и продукты для тети. Но Юрий все-таки уговорил ее посидеть с ним где-нибудь по дороге хотя бы десять минут.

Именно в этот безлюдный дворик они и зашли. Ремонтом еще не пахло, но из домов выехали почти все жильцы, и было очень тихо.

– Я все равно от тебя не отстану. Ты ломаешься из-за глупого упрямства. Я ведь знаю, у тебя никого нет, – начал он.

Ему очень хотелось, чтобы она опять растаяла, стала ручной и покорной. Но Лена холодно усмехнулась:

– Прямо-таки хрестоматийный вариант: «Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была». – В ее голосе он уловил легкую издевку.

– Однако ты не вышла замуж за генерала. И потом в Канаде...

– А не было ничего в Канаде!

– То есть как не было?! – опешил он.

– Померещилось тебе. Мы только чаю попили с тобой – и все. – Она рассмеялась, глядя ему в глаза. – У тебя какая по счету жена? Восьмая? Десятая? И ребенок есть, мальчик, полгодика. Вот и успокойся, остановись наконец. Живи с женой, воспитывай сына и кончай беситься.